Михаил Синаевич Богин (1936)

Интервьюер: 00:00:00 — Еще раз здравствуйте, Михаил Синаевич! Спасибо большое, что согласились встретиться и поговорить со мной сегодня.

Респондент: 00:00:08 — Здравствуйте.

Интервьюер: 00:00:10 — Очень рада возможности с Вами пообщаться!

[разговор, неотносящийся к теме интервью]

Респондент: 00:03:23 — Я знаю… Я очень… Я был студентом, да, естественно, и очень... Вы читали это мое интервью, наверное. Там, конечно, не все, я старался быть очень… положительным, но было туго. Вот, и это совсем другой фильм, и было очень… даже нецензурно здесь в общем-то. Ну, теперь так, вы хотите о Барто, да?

Интервьюер: 00:03:52 — Ну, отчасти. Изначально тема моей дипомной работы называлась «Цензурные механизмы в советском кино», потом я ее немного исправила и подумала сделать тему немного более широкой. И теперь я изучаю весь докинематографический производственный процесс, скажем так. И как раз хотела с Вами чуть-чуть более подробно поговорить, потому что я читала то интервью… я пыталась собрать, как можно больше информации об этом. Я правильно понимаю, что Агния Барто сама с Вами связалась?

Респондент: 00:04:34 — Я сейчас скажу, да. Там такая… такая цепь была событий. Вообще я хочу сказать о Барто, да. Ну, не знаю… мы все прошли: «Идет бычок качается / Вздыхает на ходу»? 

Интервьюер: 00:04:47 — Да-да.

Респондент [смеется]: 00:04:50 — Еще…  тогда у меня начались мучения… Ребята мои… «Уронили мишку на пол / Оторвали мишке лапу». Уронили Мишку на пол… [смех] Она свирепая… Ну в общем было так… Когда я снимал фильм такой «О любви», если Вы видели…

Интервьюер: 00:05:09 — Да, конечно.

Респондент: 00:05:11 — Там есть момент, когда героиня, Вика Федорова, едет в автомобиле и слушает, и, это мне было важно как аккомпонимент ее неустроенности душевной, тревоги и все такого. Вот… и, естественно, я обратился за разрешением. Ну, она с радостью согласилась. Это был… Ваши родные были молодыми людьми, они уже жили, полагаю. [смех] Это… это был… я снимать начал в 60-м году [ошибка в дате?]. Это было много лет назад, да? [смущенный смех] 

00:06:22 Значит, ну и до этого, значит, да… Там, все с «О любви» было сложно. То есть цензура была, и… Это отдельная история. Советское кино, это… к сожалению, исчезнувшее. Это было замечательное кино. Ничего общего не имеет ни с советской системой, ни с… эээ. Это просто забавно… Это был период советской власти, и там были и чудовищные вещи, и были… были там святые люди, и… Это было замечательное кино во многом нашей… То бишь [грустный смех], да… Сейчас, секундочку. Ну в общем, да. И мы всегда искали материал, который, чтоб был серьезный, чтоб это не были там колхозы, заводы, чтоб это было… и потом, чтоб это было содержание какое-то. И письма ее, я прочел, да, это феноменально.

Интервьюер: 00:07:50 — В прошлом году я писала работу по этим письмам. Ходила в архив и смотрела ее фонд. 

Респондент: 00:07:55 — Но Вы-то ее письма не могли читать, но я читал.

Интервьюер: 00:08:00 — Но в конечном итоге Вы их отдали? 

Респондент: 00:08:01 — Я сейчас скажу. Значит, она… сказала мне… Не знаю, просто прислала мне. Просто звонок в дверь: стоит посыльный, держит такой мешок из-под сахара, легкий, с письмами, которые еще не проходили цензуру. Я начал их читать. Это было феноменально, и знаете, это как Шекспир, потому что писали… Ну, во-первых, она, конечно, сделала изумительную вещь. Она за десять лет соединила 900 семей. Я присутствовал порой на… на встречах, когда встречались… Я даже с камерой был, с оператором, потому что ходил снимать реакцию людей. Ну, оказалось, что люди замерзали, совершенно… Это были люди неразвязные, нынешние, да. Это были люди с подлинными чувствами, и они стеснялись, и это только им мешало. И я понял, что нужно… нужны актеры, особого рода актеры, и… Но она сделала очень большое дело, вот действительно большое дело. Она читала раз в неделю. Раз в неделю или..?

Интервьюер: 00:09:32 — Раз в месяц по тринадцатым числам. 

Респондент: 00:09:34 — А, ну да-да [смех]. Раз в месяц… Нда, да. Ну в общем, я начал читать эти письма. И, Вы знаете, и я был настолько счастлив, что материал был грандиозный, а она обладала силой необычайной, потому что у каждого члена Политбюро были внуки, у всех вот, у кого угодно, внуки, и через них, да, она входила куда угодно. [неразборчивый фрагмент, 2 сек] И я подумал, что она меня защитит просто, что если я буду снимать по ее этим… я… я не буду иметь проблем с цензурой, что она меня как бы… Это было чудо, то, что я читал. Вы не слыхали о таком писателе, Фридрихе Горенштейне? Слыхали, да, про него?

Интервьюер: 00:10:30 — Да.

Респондент: 00:10:31 — Знаете, да? Вот, просто я хочу забежать сказать. Я, по-моему, там даже писал, что я… Это феноменальный писатель, это… это его нелегко читать, но… его издают сейчас. Ммм, это мудрец, это феноменальный человек. То есть я ему эти письма потом отдал, там да, потому что я не знал, куда девать… Сюда… что мне, чтоб я потом с ними делал, кому это, что, что вверху… кха-ха [смех]. Все понятно! Это… вот. И… Ну там, в общем все… какие-то вещи описаны. Ну конечно, я там… заболел очень сильно на картине. И я уже не мог ехать, мы снимали Ахеджакову, Вы знаете эту актрису, да? Вот, она впервые там снималась в кино, и, конечно, она замечательная, вот. И поехали… Я не поехал в Архангельск. Мне ехать на съемки, я задыхался, я не мог поехать туда. Астма началась. [смех] Барто Агния Львовна мне подсобила. Ну в общем, да. Теперь это такие все… Что Вас интересует вообще?

Интервьюер: 00:12:01 — Ну вот пока Вы рассказывали о том, что Вас впечатлили письма, я подумала, что Вам были близки многие сюжеты из этих писем. Вот люди, которые тогда описывали свою детскую судьбу, про эвакуацию.

Респондент: 00:12:14 — Да.

Интервьюер: 00:12:15 — Вам тоже это было близко?

Респондент: 00:12:17 — Я… Конечно, я сейчас этим занимаюсь. Я занимаюсь этим… вчера, и сегодня, и каждый день.

00:12:30 Есть такой замечательный Андрей Хржановский. У него мультипликации замечательные. Он сделал фильм, кстати, о Бродском. Об Иосифе Бродском. Необычайно… Он сейчас в Берлине, он… он… там, но его компания здесь, и… Мы учились на одном курсе. Еще Али Хамраев. Три, вот… И мы рассказываем свое детство, и выйдет книга о ВГИКе. Мы рассказываем о студентах, с которыми мы учились, мы рассказываем о педагогах, о мастерах.

00:13:11 Мы рассказываем с разных аспектов нашу жизнь. Там, и целина… где я был на целине, когда был судентом. Там… там много… вот то, что Вы говорите. Именно то… эээ… не то, что я родом из детства, как говорили люди той эпохи… Но вот очень близко, необычайно близко.

00:13:41 Вы еще не достигли такого возраста. [смех] У Вас настоящее. Удивительно. Мои уже почти все вымерли. Значит, для чего я был оставлен? Как бы… вот может для того, чтобы рассказать. Это два тома будет. Две книги эээ… о нашем детстве, о нашем кино, что побудило поступать во ВГИК и как это было, и что случалось с нами и со мной, с моими друзьями, с актерами, с актрисами, которых уже нет практически. Почти что никого нет, вот. Но тем не менее, нужно рассказать, потому что я понял, что я один остался, который мог рассказать там… о таком фильме «Дама с собачкой», там Баталов Леша и Ия Саввина играли, вот. 

Интервьюер: 00:14:43 — Вы были ассистентом на этом фильме, да?

Респондент: 00:14:45 — Да, замечательный оператор был, феноменальный, Андрей Николаевич Москвин. Такой, который снимал «Иван Грозный» с Эйзенштейном, он снимал… там картины, я все смотрел. Девять месяцев, практика была, очень долгая. Мы работали на этих картинах. Иии, ну вот… пытаюсь сохранить опыт какой-то, да, и рассказать… и людей сохранить тоже, рассказать о них. Эээ…

Интервьюер: 00:15:22 — Ваша первая реакция, когда Агния Барто предложила Вам снимать по этим письмам, была…

Респондент: 00:15:26 — Я был... Я был… 

Интервьюер: 00:15:28 — Вы были очень рады?

Респондент: 00:15:30 — Я был счастлив. Я не то, что рад. Я понял, что я сделаю то, чего никому не удавалось. Я сделаю правду. Потому что она меня… Никто ее даже не… не… и близко не подойдет, она такая была… вот. Но она оказалась… [смех] абсолютно… От нее надо было спрятаться, скрываться. [смех] Это был шок. И она такая настырная. 

Интервьюер: 00:15:58 — Вы до этого с ней никогда не общались, никогда не пересекались?

Респондент: 00:16:03 — Нет, ну я с ней много общался. Когда мы делали сценарий, я с ней постоянно общался, потому что отбирал истории, и она была такая очень… easy-going, да, такая… эээ.

Интервьюер: 00:16:16 — Легка на подъем?

Респондент: 00:16:17 — Ничего… Да… Ничего такого не было вообще. Но [смех] у нас свои были методы. Когда ты снимаешь кино, ты снимаешь очень много часов. [смех] Я думал, я ее утомлю, да. Я, как садился… по-моему, шесть или семь часов. [смех] Все выдержала, все-все. [смех] Она, да… С ней нельзя было этого, ты мог просто положить здоровье и выйти, потому что ничего…  У нее был свой разум, свой… свой… но она была очень политичная. И в ту пору была еще война с Израилем, это был 69-й [смех], а она еврейка, над ней еще шу… шут… у нее такое имя очень шибко еврейское было. И она, говорит… про Андрея Тарковского: «Он нашу Россию…». Вообще, это был… ну это был все паноптикум. Это была… ну, это была советская власть, она имела и положительные, и отрицательные стороны, вот, так что… Но мы научились, как вести себя.

Интервьюер: 00:17:31 — Она сильно вмешивалась в съемочный процесс?

Респондент: 00:17:35 — Она… Так она не могла вмешиваться, потому что мы были далеко от нее. [смех] Но… она смотрела все, она утверждала актеров, ну проблем не было, да, с ней. 

Интервьюер: 00:17:49 — А сценарист… Всегда сценарист утверждал актеров?

Респондент: 00:17:53 — Не, сценарий утверждало специальное министерство, Госкино, много-много людей. Это… Такой был Шкловский, умница. Если б Вы могли его прочесть, конечно. Виктор Борисович Шкловский. Феноменальный человек, да. Ну, книги чудные, 30-е годы. Он говорил: «Я, когда завалил ступенчатый запуск ракеты…» [смех]. Так что сценарий надо было утверждать… 

Интервьюер: 00:18:25 — Ну, а вот актеров, всегда утверждал сценарист?

Респондент: 00:18:28 — Нет, никогда. Нет-нет, всегда режиссер, это дело режиссера.

Интервьюер: 00:18:30 — А в этот раз актеров утвержадала…?

Респондент: 00:18:36 — Нет, ну не то, что не утверждала, ну конечно, да… Но дело в том, что, понимаете, режиссер не будет выступать за нехорошего актера. И она тоже. Тут все… Но она слушалась. Нет, она не… я, конечно, ей говорил, кого и как. Тут она, нет. Тут она гибкая. Нет, ну, у меня не было каких-то безумных решений. Она просто не хотела каких-то историй или, допустим, еврейское лицо, хотя сама была с еврейским именем, что не выговоришь. Ну вот, ну, это политика. Это все… Она была очень советский, примитивно советский человек, хотя она и замечательный детский поэт была. Вот…

Интервьюер: 00:19:26 — А вот Вы тогда в интервью сказали, что была цензура советская, а ее была еще более советская. 

Респондент: 00:19:34 — Она, да. Она была супер. Ну, знаете. Ну есть же такие. А сейчас нет что ли? Сейчас есть…. Люди, которые более правые или более левые, по краям. Это всегда так бывает. В любой… В Америке ведь Трамп, да, этот вообще всем даст фору. [смех] Вот…

Интервьюер: 00:20:05 — А вот в чем проявлялась ее более советская цензура? Приходилось ли, вот помимо той истории…

Респондент: 00:20:13 — А, вот этой женщины еврейской?

Интервьюер: 00:20:14 — Да. Что-то еще приходилось изымать из сценариев? Или…

Респондент: 00:20:18 — Да нет особенно. Я не помню, чтобы были с ней какие-то… Нет, она… она… Ну а как... Я не предлагал какие-то безумные решения, да. То есть хорошие актеры, они всем были известны. Или… или… или там, новые актеры, та же Лия Ахеджакова, да, что можно сказать. Ну, не нынче говоря, да. Ничего, ээ…

Интервьюер: 00:20:47 — Вот, я, когда готовилась к написанию одной из глав диплома, я просматривала советскую прессу за 10 лет до выпуска фильма. И вот в газете «Советская культура» в 1973 году написали, что этот фильм – писательский. Писательский в том отношении, что, скажем, голос Агнии Барто был в нем решающий. Вы могли бы согласиться, что это не режиссерское кино, а писательское?

Респондент: 00:21:27 — Я не знаю… Она же делала фильмы. Она делала еще «Подкидыш», [неразборчивый фрагмент, 2 сек], вся страна это повторяла. Нет-нет-нет, она…, как ни странно, она очень хороший поэт, и со вкусом… иии… я не знаю исторически как, да, но она всегда была… в полном порядке, в хорошем смысле, да. Ну не знаю, как она по отношению к Пастернаку себя вела, потому что там люди тогда…. Да, наверное, она была советской… Абсолютно, абсолютно, да.

Интервьюер: 00:22:10 — Вот это ее «еще более советская цензура» – это была самопроверка, чтобы потом, когда, например, сценарий или уже готовый отснятый фильм сдавать в приемку, чтобы их не цензурировали органы?

Респондент: 00:22:27 — Не, Вы знаете… Ее никто бы никогда не тронул, потому что она позвонить могла. Все знали, что она вхожа в Политбюро, что, у кого там… Сейчас, допустим, у Путина внуки есть, наверное, да. Она от внуков… [смех] Она… Нет-нет, тогда это было не столь. Она была абсолютно советской в том смысле, ее просто никто бы... даже не подумал тронуть, потому что это было небезопасно для человека, который бы ее тронул. Она была свирепой, если надо было. Нет-нет-нет, просто она привыкла, что все… Это важно было для поездок за границу. Когда же это было… Знаете, не было большей награды для советского патриота, чем попасть за границу, подальше. [смех] Да…, это блага. Тогда очень много благ было. Союз писателей был, да, там... Ну она не нуждалась. Она всегда была очень… очень в порядке большом. Она жила вот на Лаврушинском, рядышком, да… рядом с Третьяковкой. Нет-нет-нет, это просто уже воспитание. Она так воспиталась, что уже просто… она по-другому уже не могла, вот… Но она сделала в общем очень много положительного. То, что я говорю, это… это частности, это никого не волнует. Потому что она придумала эту программу и столько людей несчастных соединила, и да… Это просто я не знаю, почему там… не знаю... может мне не надо было даже говорить, ну не знаю, но так получилось. У нее чудные дети, чудные внуки, вот. 

Интервьюер: 00:24:34 — У Вас не было конфликтов с ней, прямых?

Респондент: 00:24:37 — С нею? 

Интервьюер: 00:24:38 — Да. 

Респондент: 00:24:39 — Нет, у меня с ней конфликтов не могло быть, потому что…  [смех] ну не могло просто... Я… я от нее никак не зависел. Я не был…, я не писал сцена… Я писал сценарий, но я не был автором или соавтором. Вот… и просто, когда мы… после премьеры в Доме кино, мы расстались, я больше ее не видел. Не было желания. Да и думаю, у нее не было желания, потому что мы с ней цапались в какой-то степени. Да, в этом смысле она…

Интервьюер: 00:25:17 — А вот Вы сказали, что Вы остались не совсем довольны от того, каким получился итоговый фильм. 

Респондент: 00:25:24 — Понимаете, почему? Потому что это полуправда. 

Интервьюер: 00:25:30 — А что значит «полуправда»?

Респондент: 00:25:32 — Это полуложь… Полуложь, да. Потому что какие-то вещи надо было вынуть. 

Интервьюер: 00:25:38 — А например? Какие?

Респондент: 00:25:39 — Ну хотя бы вот эта история. Такая кровоточащая. Я, когда подумаю, ужас меня охватывает. 

Интервьюер: 00:25:49 — А, если ее никто не тронул бы, зачем же она так сделала?

Респондент: 00:25:55 — Она была убеждена. Она знала, что политика тогда у нас, что израильские агрессоры были, потому что тогда была… была война между арабами и евреями, и Советский Союз был на грани. Поддерживал арабов всегда, но просто… об этом было принято не говорить, как порой случается… И просто это было априори, что она член правления, как вот и всякий там…, что она колеблется вместе с советской властью [смех], а советская власть колебалась в ту пору. Потом все поменялось. Потом… Ну так получилось, так вышло. А как звучит аспект у Вас, еще раз скажите, пожалуйста. Это диплом, да?

Интервьюер: 00:26:48 — Да. В конечном итоге я хочу написать о том, как на примере Вашего фильма мы можем посмотреть на производственную культуру советского кинематографа того десятилетия. Мне показалось, что помимо каких-то общих алгоритмов, когда сначала нужно подать заявку на фильм, потом, например, Госкино утверждает тематический план, распределяет его по студиям…

Респондент: 00:27:25 — А… Вам это интересно? Я могу рассказать, как это происходило, да.

Интервьюер: 00:27:30 — Да, ну вот было бы интересно, мне кажется, если бы Вы какие-то истории из своего опыта рассказали, которые нельзя отследить по бюррократическим документам.

Респондент: 00:27:40 — Да, да. [долгая пауза] Всегда, вы знаете… кто-то из французских больших сказал, что биография режиссера состоит из непоставленных фильмов тоже, да. Да, у меня были… Я думаю… Допустим, «Драма на охоте» по Чехову, потом Эмиль Лотян его снял, мой сокурсник, но это другая была история. Это… и случилось. Такой был Шпаликов Гена, выдающийся, лучший сценарист. Геннадий Шпаликов. У него и стихи были, но Вам не надо все знать, вот. [долгая пауза]

00:28:38 Меня всегда интересовали такие человеческие истории… и было так много, так много… так много могил, что… Извините [растрогался]. Очень много… Да, да… У каждого режиссера было…

00:29:05 Ну, было так. Ты лелеял… Значит, на студии были сценарные отделы. Ты что-то… У каждого был редактор прикрепленный, вот, ты выбирал какую-то заявку, придумывал сам или находил рассказ или повесть. Потом ты обсуждал сценарий, то есть имело ли вообще смысл писать сценарий. Они могли заказать сценарий тебе или писателю с тобой вместе. Когда сценарий был готов, он проходил обсуждение на студии. Раза три.

Интервьюер: 00:29:55 — На художественном совете?

Респондент: 00:29:57 — Да, худсовет. Все давали поправки, всем что-то казалось: «…а мне кажется, а мне кажется…». [смех]

Интервьюер: 00:30:07 — А какие интересные истории у Вас есть с этих худсоветов? Вот, например, про Ваши фильмы что-то говорили?

Респондент: 00:30:12 — Вот я «Двое», допустим, я там о нем говорю. Маленький фильм, который три года… и сделал совершенно случайно. Его отвергали. Меня поддерживали мои педагоги, и… но его отвергали просто чудовищно, потому что там любовь… Посмотрите, он в Интернете есть.

Интервьюер: 00:30:33 — Да, я смотрела.

Респондент: 00:30:34 — Потому что не хотели, чтобы она, глухонемая, смущала, что она будет компрометировать советского человека. Вот они… Они видели иногда в метро некрасивых, там, где-то людей, там, чего-то. И они считали, что советскому человеку это будет не к лицу. И это было не прошибить. Потом, наконец, вот сжалились. «Пусть снимают, но только, чтобы они не разговаривали». [смех] То есть это проходило целый ряд... Одним… Главным редактором был комитет Госкино. Потом вот снимали, попробовали с другим, все что-то обещали. На Мосфильме очень долго проходил худсоветы. Меня уволили за профнепригодность [смех], потому, что я уперся рогами. Я понял, что это очень серьезная тема, вообще общечеловеческая. Так оно и вышло, вот.

00:31:33 И это нужно было каждый день просыпаться. Денег не было, прописки у меня не было в то время московской. Эээ… То есть я был как бы нелегально, обходил милиционеров, и вместе с тем надо было как-то зарабатывать где-то. Иии… 

Интервьюер: 00:31:55 — А где Вы зарабатывали, если не секрет?

Респондент: 00:31:58 — Я зарабатывал… Разные места были. Однажды я зарабатывал в Центральном доме светской армии, преподавал… Вы знаете, где это, да? Театр советской армии…

Интервьюер: 00:32:09 — Да. Такой, в форме звезды.

Респондент: 00:32:12 — Да-да-да, звезды, да-да. Я преподавал кино. Это было очень… [смех] У меня были полковники.

00:32:20 И у меня был такой парень, Вадим его звали… Мой помощник. Такой очень светлый, очень… И как он, полковник, говорил: «А чаго [с гэканьем] мы будем сегодня делать?» А он говорил: «А ничаго [с гэканьем]». [смех] Потому что это тоже особая публика, полковники, такие… Всякие с полковниками были... Вот, ну, там какие-то денежки платили, ну, не так уж много, но хоть что-то, да.

00:32:54 У меня потом стипендия кончилась, когда уже я… очень долго… Я закончил ВГИК в 63-м, а диплом защитил в 65-м. И эти вот два года я где-то был, да, существовал, и… Ну, все так у нас. Вот. Чего-то я, какие-то сценарии… Где можно было зарабатывать, кроме каких-нибудь там аморальных дел, да? Вот. И жил очень скромно. Очень. Совсем скромно. Более чем скромно. [смех]

Интервьюер: 00:33:48 — А что все-таки Вам говорили на художественном совете о фильме «Двое», помимо того, что советскому человеку не идут какие-то физические изъяны?

Респондент: 00:33:59 — Потому что были люди, которые поддерживали, да, и которые просто… Ну, они понимали, что это маленький фильм. Боже мой, этот парень сегодня тут ходит, гадает [отвлекается на прохожего]. А были просто [неразборчивый фрагмент, 1 сек]. Были… Ну, я помню, там Озеров, вот такой, Николай Николаевич был… Эпопеи большие такие. [«Счастливые цикады»?] и [«Жены молчат»?], а-ха-ха-ха. Все смеялись, а мне не было смешно совсем, вот. Бондарчук. Ну, многие. Александров такой был. Ну, то есть был, крупнейший комедиограф советский, да? Вот. Он вообще был очень интересен, в том смысле, что он всегда где-то был за границей. Он такой вальяжный был, седой такой. В ЮНЕСКО или там еще. И Орлова, жена была. Любовь Орлова. Вот, и он приходил во ВГИК. По-моему, два раза в год он приезжал. Ему Любовь Петровна чемоданчик давала с бутербродом, он кусал бутерброд, говорил какие-то сентенции и уезжал на полгода. А когда он приезжал туда, на студию, он говорил всегда только одну фразу: «Если посеяли картофель, то нужно ожидать, что вырастет клубника». Все. Понимай, как хочешь. [смех] Все это знали. Он не был враждебен, просто он был безразличен. Он был такой: «Гриша…». Ну он же был в Америке много лет с Эйзенштейном, да. У него был роман с Глорией Свенсон там [смех]. Вот, и Чаплин, да. Это все, там три года, пока Эйзенштейн снимал «Да здравствует Мексика». Потом кто-то Сталину написал, что… Шел слух, что он хочет остаться, он бросил все и уехал. Материал он снял. Величайший фильм это был, вообще. Он писал на пяти языках, и чтобы правильно выражать миссию. Он прожил 50 лет и умер. Вообще, он был человечек очень рискованный.

Ну я так, я прыгаю… 

Интервьюер: 00:36:42 — Ничего страшного. 

Респондент: 00:36:44 — Вам никто не расскажет. Ну, спохватились, что Сергей Михайлович ничего не снимает долго. Такой был Большаков, кино руководил. Он всегда… При нем было наименьшее количество расстрелов кинематографистов, потому что он… «В кино все спокойно. Все спокойно». А были там же… кхм-кх. И вот он позвал Эйзенштейна: «Что бы вы хотели снять?». И Эйзенштейн ему сказал: «Я хотел бы снять Баркова [неразборчивый фрагмент, 2 сек]». «Да, а что такое?» И послал секретаря в Ленинку сразу, а там мат, понимаете? Это еще времен Пушкина. Это я… я не могу Вам цитировать…  Чудная поэзия, все мат! Это… просто матом описывает. И вот они получили вот это, да? Ну, привез. Уже люди, уже, уже было почти, уже никакой надежды, ничего, ничего, ничего. Вот.

00:38:09 Ну, почитайте, загляните… Вы современные люди. Это был замечательный поэт. Пушкин вообще был хулиган, да? Вот. Это была все его компания, Барков, да.

00:38:34 Мне тоже, мне тоже, я хотел уезжать, меня тоже позвали. «Что вы хотите снять с ним? Что вы хотите снять?» А я, честно говоря, дышать не мог, потому что у меня было так… после больниц, после всего было, просто уже сил не было. Я даже… Я уехал, я не думал, что я даже кино буду интересоваться, просто там, я в Италии полгода… я согрелся там и стал интересоваться. Вот.

Интервьюер: 00:39:05 — А вот если возвращаться к этой теме, что ввело Вас в состояние депрессии по поводу этого фильма? Помимо этой ситуации с еврейской женщиной, что-то еще, может быть, было?

Респондент: 00:39:22 — Да. Ну, это могло свалить с ног, потому что я же ее видел, и она же на меня надеялась, да? И действительно, можно было ей помочь, потому что кино же смотрели... а фильм Барто – гигантский тираж. Если «О любви» было 20 копий, то у нее было… Даже моих, «Зося», 1400 копий. То есть всюду, всюду. И это очень всегда было хорошо для режиссера, потому что тебе платили деньги, исходя из категории. Потому что давали нам как мясо, говядина. Первая, вторая, третья, четвертая. Вот…

Интервьюер: 00:40:03 — А если фильм был успешен в прокате, то давали больше?

Респондент: 00:40:10 — В ту пору нет. Это должно было быть. Допустим, мою «Зосю» посмотрели 34 миллиона. Это много, 34 миллиона зрителей. Это каждый, который там… Да, если 200 миллионов, да… Вот нет, нет. Просто они видели сразу. Это опять с точки зрения пропаганды советскости, да. Ну вот, допустим, «Зося» была по рассказу Володи Богомолова замечательному, да. Вот. Там было все о войне: 1944 год, война, освобождение Польши, все как надо. Или вот Барто фильм, да. «Двое», мне дали сначала вторую категорию. А министр, когда узнал это, рассвирепел, дал телеграмму, говорит: «первую». Они очень боялись советской власти, латыши. Патологически боялись.

Интервьюер: 00:41:05 — Почему?

Респондент: 00:41:09 — У них было… были основания бояться. А я был из Москвы, и три актера были мои московские, и поэтому нас они подкалывали, ну, ну с опаской. То есть вот деньги чтоб не дать? Пожалуйста! Не дают, и все. [смех] Я, когда… здесь узнал, написал телеграмму, мне мне тут же прислали на другой день. А так и не было. [смех]

Интервьюер: 00:41:40 — Ну, а за то, что Вашему фильму, например, «Двое» дали столько наград, все равно не давали больше?

Респондент: 00:41:46 — Ну, награды дали потом, когда он уже... он… он был продан уже. Нет, я ничего не получил. Тогда не было такого. Нет, не было. Мы все были служащие, все были… Кто мы такие были. Нанятые руки.

Интервьюер: 00:42:12 — Вам сложно, например, было выезжать за границу? Вот, например, Ваш фильм «Двое» показывалм на Каннском фестивале.

Респондент: 00:42:19 — Нет, я не был, я не был…

Интервьюер: 00:42:20 — А, вы не были.

Респондент: 00:42:20 — Я не был… Меня не выпускали на фестивали, кхм-кх, я был… Просто потом получилось так, что, ну, когда я снимал «Зосю», я снимал, я был в Польше, да. Тоже сложно было поначалу. Первое, конечно, выехать сложно было. А потом я должен был делать со шведами фильм, и поэтому я должен был поехать. Потом… меня в Японию посылали. Я был в Японии, вот. Я был в Румынии. Ну, а потом уже, когда я уехал, я был всюду, да.

00:43:09 Это было очень сложно. Тебя проверяли, комиссии. Тебе говорили, что говорить надо, что можно, что нельзя. [смех]

Интервьюер: 00:43:18 — Вам вели какие-то специальные инструктажи или была памятка?

Респондент: 00:43:22 — А все проходили. Я помню, я пошел в ЦК. А я знал, что там хорошие буфеты, у меня друзья были, я не курю, да, потому что у меня астма. Там сигареты американские были, там все… все за копеечки там. Буфеты, да. Я знаю, что там мои товарищи, там Леша Баталов был, там Бас, они все, все, да. И я пришел к этому человеку. У него газета «Правда», по черному красная, передовица красная.

00:44:02 Ну, он мне не говорил, что в кулак не сморкаться. Он мне этого не говорил. Но, ну, надо выслушать было. Все выслушивали, вот. А потом, когда они это все… «Не пройдете ли с нами за булочками?» [смех] Все знали, что все выносили. Я друзьям выносил сигареты, блоки, закенты, там всякое такое. Все там было очень дешево, дешевле, чем в пролетарских столовых.

Интервьюер: 00:44:36 — То есть вот, например, с какими-то рабочими командировками Вы могли передвигаться только в пределах Советского Союза и вот…

Респондент: 00:44:43 — Нет, ну конечно, да. Ну а как же-то. Надо же было паспорт иметь. Паспорта у меня не было на руках. Это сейчас у людей паспорта. Тогда нет, тогда нет.

00:44:55 Я помню, меня посылали однажды на Кубу, одного. Это было даже смешно. Это был какой-то юбилей кубинского кино. Я от Советского Союза должен был. Там мои фильмы шли, они меня знали. Я был… Я помню, ходил в банк взять пять долларов. Мне дали в дорогу. Я ехал с пересадкой в Африку, у меня было пять долларов – мне дали на дорогу. Я ехал с пересадкой в Африке, у меня было пять долларов. Когда мне отменили поездку, я вернулся, пять долларов вернул. Потому что это так… Госбанк, получал эти деньги. Вот.

Интервьюер: 00:45:28 — А вы не могли пойти, например, в какой-нибудь спецмагазин по типу «Березка» или что-то такое?

Респондент: 00:45:34 — А там тебя не пустили бы, там же стояли люди и смотрели, кто туда ходит.

00:45:44 Нет, и когда я женился, я помню, я получил в офисе талончик. И был такой… Одна остановка до… Это было на Проспекте мира, между Трифоновской и… не помню, в общем. Да, я там купил какие-то перчатки на меху, которые я потом где-то забыл.  В общем, переживал.

00:46:10 Да, конечно, конечно. Вот, что-то… Такая жизнь была вообще интересная. Ну, чтобы люди и какие фарцовщики были, да. Их было очень много. Да, это… Была такая сторона жизни, даже расстреляли. Был такой Рокотов, гений какой-то, явно гений, который смог собрать миллион долларов, не знаю, Хрущев расстрелял его, да. Потом был изумительный ресторан, «Арагви». Его давно уже нет. Там была еда феноменальная. И там директор ресторана закупал… Нельзя было наличные расчеты. Нельзя было. Надо все без наличия. Допустим, если мне нужно на столе, чтобы у меня были яички, да, я не мог пойти купить десяток яиц. Я должен был заказать в столярный цех. Их работали, красили. Каждый день их… [неразборчивый фрагмент, 2 сек] потом кучу денег. Но оно законно было сделано. А не то, что пошел, купил там живую еду. Нет. Это была совершенно такая причудливая система. Ну, мы как-то жили. [смех]

Интервьюер: 00:47:35 — А вот если говорить про систему и, например, какой-то такой общий идеологический или политический контекст 70-х годов. Как думаете, вот фильм «Ищу человека» с лиризмом, присущим ему, он насколько вписывался?

Респондент: 00:47:55 — Нет, он абсолютно вписывался. Он вписывался… он так был сделан, чтобы он вписался, поэтому никаких еврейских дел там, которые в ту пору не вписывались, не было. И вот это была моя большая травма, потому что я обнадежил человека старенького, да. Эээ, да…

Интервьюер: 00:48:24 — Просто почему я спрашиваю, мне кажется, что он очень выделяется на фоне всего остального, потому что там восприятие войны передается через личные истории. В то время как начинали преобладать более масштабные картины с сильной героической стороной.

Респондент: 00:48:49 — Да, они были такие.

Интервьюер: 00:48:50 — Да, и вот поэтому на фоне этого, как будто бы Ваш фильм, он…

Респондент: 00:48:55 — Камерный, да?

Интервьюер: 00:48:56 — Камерный. И эта искренность, которая передается только через личные истории, она как будто сильно отличалась от того общегероизированный климата.

Респондент: 00:49:14 — Не, ну, как-то, ну, были разные. Леша Герман снимал «Двадцать дней без войны». Ну, были… Я даже сам не… Смешно, что я не могу сразу назвать. Было большое количество, достаточное количество военных фильмов. Там Ростоцкий, да, снимал. Многие снимали, с разным подходом несколько.

00:49:46 Нооо, ну, конечно, такие эпопеи, да, как, допустим, эпопея Озерова, которую снимал весь соцлагерь. Там Чехословакия делала то, эти… там кто-то лошадей делал, кто-то давал. Это было так. Это… это знаете, это ответить надо было американскому фильму «Самый длинный день». Такая замечательная картина о высадке, ооо, американцев. Вступление в войну, да. Высадка на укрепленный немцами берег, да. И там много-много историй. Но у американцев очень сильно сделана сценарная часть. У них замечательные сценаристы, вот. И поэтому надо было как-то показать тоже масштаб, да, поэтому вот такой сделали как бы советский.

00:50:50 Это… была же такая состязательность. Состязание идеологическое, да, было. Кубрик сделал про 2001-й. Вы видели, да, большой, да? «Космическая одиссея»? У нас тоже что-то делали. Ну, все время потому что шли, занимались. Первым делом это значит надо было быть на политической арене, как… чем занималось кино советское.

00:51:18 Ну, камерный… камерный фильм и, конечно, так, через левую губу, но… но тоже, дай бог как, следили. Вот допустим «Комиссар» Оскольдова. Знаете, да?

Интервьюер: 00:51:31 — Я слышала, но не смотрела. 

Респондент: 00:51:35 — Да, он только один фильм за его… Его спас Герасимов. Когда он умер, нашли у Герасимова в сейфе эту картину. Уничтожали же. Да…

Интервьюер: 00:51:52 — Вот вы вспомнили про американцев, что у них лучше сценарная часть. Я немного читала про то, что вообще американская студийная система, она была немного по-другому устроена в отличие от советской. 

Респондент: 00:52:09 — Да, абсолютно по-другому, да.

Интервьюер: 00:52:09 — Например, там было разделение труда, бо́льшая специализация профессий. Вот в советской системе была более режиссерско-ориентированная система? То есть, как бы, режиссер всегда главный.

Респондент: 00:52:25 — Не продюсер, да?

Интервьюер: 00:52:26 — Да.

Респондент: 00:52:28 — У них, Вы знаете, там есть такие бездны феноменальные. Вот я сейчас занимаюсь уже много, год почти одним. Эрик фон Штрохайм такой был. Грандиозный, грандиозный, грандиозный актер и режиссер. [долгая пауза]

00:52:54 Представляете, я хотел бы… Я Вам напишу, я Вам это дам, да, и… Это просто что-то совершенно немыслимое. Он приплыл из Австрии, в 20-х годах, в белых перчатках, с прямой спиной. И он, когда сошел на берег, он назвал имя Эрик-Мария бр-бр-бр фон Штрохайм. Аристократ, отец, мать, все такое. Денег у него не было, он зарабатывал, как мог. Он был топёром в публичном доме, он был официант на коньках. Он был… то есть любые-любые-любые. И целый ряд совпадений, целый ряд. Просто там так много, что я не… То есть он…

00:54:14 Было так, что он встретил австрийца в Сан-Франциско, он там продавал липучку. Там мух не было, а он липучку продавал, вот, и он, тут, у этого австрийца был, собственно, дом отдыха где-то на озере там. Он пригласил его, чтобы он жил. Он должен был там рубить мясо, прокатывать на лодках там гостей. И он давал ему еду и крышу. И он катал какую-то женщину, рассказал ей историю. Она была богатая, она была восхищена. И сказала ему: «Если вам нужны будут деньги, дайте мне знать».

00:55:05 И вот он приезжает, он повез лошадей, надо было перевезти, а он занимался лошадьми, потому что он в Австрии был в военном училище. И он перевез лошадей, помню, из Сан-Франциско в Лос-Анджелес, да, вот там. И он по дороге написал рассказ, и в тот день он позвонил ей, написал телеграмму. Она ему прислала деньги там, пятьсот долларов, больше деньги были в ту пору.

00:55:031 Он нанял актеров, сыграл где-то, где можно было поиграть один раз. И он провалился: денег не было, все, эти актеры его бросили, все. И потом он встретил одного актера и говорит: «Слушай, давай в массовке сниматься, я тебя возьму. Там три доллара можно в день». Он зашел, посмотрел. За пять центов можно было пять фильмов посмотреть. А все кино – это трюки были, в основном. Пришел там, и он сидел. А там Гриффит снимал.

00:56:08 Великий Гриффит, американский режиссер. Да, вообще, в истории кино замечательные…, в сфере монтажа, много чего-чего-чего. «Рождение нации», да, и большие фильмы.

00:56:21 В общем, он на массовке у него прыгал с крыши, играл черномазого, то есть закрасил лицо черным, под негра. Неважно, он шел на все, да. И он потом сидел на лавочке и говорил, что всегда подходил, говорит, вам нужно ли, потому что он был специалист по оружию, все такое. В общем, кто-то его взял, и он так постепенно, постепенно, постепенно, постепенно, и он сделал картину. В общем, он снимал…

00:57:00 У него была проблема, он, если надо, фильм… Он снимал очень длинные фильмы. Он снял классический, в мире один из лучших фильмов – «Алчность». Он снял, по-моему, 42 часа. Его резали, резали, все равно этот фильм существует.

00:57:22 И всюду он играл немецких людей. Немецкая стрижка, прямой, щелкал. Если вы посмотрите фильм «Великая иллюзия», сейчас можно посмотреть, у Ренуара, французский. Он играет там феноменально. Такого мало, когда увидите актерскую работу. Только Брандо мог быть рядом с ним, в принципе. То есть он…

00:57:47 Ему перестали давать, потому что он снимал длинные фильмы, а он считал, что нужно снимать, чтобы все объяснить. Я думаю, он был и психологическим, он был очень много… предтечей очень многому. 

00:58:01 И он любил еще… [неразборчивый фрагмент, 1 сек] людей. Там он снимался в Нью-Йорке, там студия была. И в Лос-Анджелесе… И… Он мог быть… Это была война, Первая мировая война. Немцы… Америка воевала с Германией. Он мог быть в немецкой форме. С прямым затылком, с моноклем. Всегда монокль был. Да? И ходить так. Люди с ума сходили. «Что это такое?» В него бросали все, что угодно, да? Вот. Ну, он… Ну, он был немецкий аристократ, поэтому… И… и так до конца дней. А когда он умер, выяснилось, что он был сыном еврейского портного [смех], что никакого отношения… Всю жизнь проиграл эту роль, а сам он жертва! Ну, он феноменальный! Это феноменальный актер и режиссер. И… и можно посмотреть.

00:59:17 Вы знаете, если вы закажете «Великую иллюзию»… У Вас есть Ренуара фильм? Жана Ренуара? Он там играет главную роль с Жаном Габеном. Если Вы увидите, Вы поймете. Там все это: и монокль, и он еще придумал себе, что у него парализована спина, потому что он играл начальника лагеря, и он… он был… умнее Ренуара был – объяснить, почему он тут аристократ, да. Он играет аристократа. Почему? Оказывается, у него просто перебили позвоночник, и он заказал себе такой корсет, он закидывал голову. Такие движения у него были феноменальные, на полном серьезе, с моноклем. Это… это просто… это шедевр мирового уровня, вот как Марлон Брандо. Вы видели «Последнее танго в Париже», да?

Интервьюер: 01:00:20 — Да.

Респондент: 01:00:21 — Видели, да? Что там есть феноменальный, с… Вот он не резанный шел. Вот там вот сцена умирающей жены, когда он ее ругает, маты, все такое, а потом плачет, страдает.

Интервьюер: 01:00:42 — Да-да.

Респондент: 01:00:48 — Да, ну, есть такие вот феноменальные актеры. Да, чему-то, да, вот я сейчас вот пишу о Штрогейме, потому что вот мы пишем, я бы сказал, историю, да. А сценаристом официально был Шарль Спаак, такой был брат бельгийского премьер-министра. И когда мы были во ВГИКе, он пришел на лекцию, приехал, да.

01:01:17 Он был такой красавец, два метра, хорошо одетый был, все, обутый. И мы кое-как… из Москошвея, да. [смех]

01:01:25 У нас была актриса такая, Дая Смирнова. Она сценаристка. И она, курносенькая такая, она играла, по-моему, в «Бровкине». Она села, маленькая аудитория, вот он рассказывает, как он работает. И она сидит рядом, да, глазки пуговками, и говорит: «Как вы работаете?». Он говорит: «Ну, я, в основном, работаю ночью». «Я тоже ночью», – говорит, – «давайте работать вместе». [смех] Да, я помню это все.

01:02:04 Шарль Спаак сценарий написал. Вот я прочел сейчас его книги, очень много интересного. Его там лишили работы, ему не давали никакой работы там. Он познакомился с Эйзенштейном, когда они снимали в Нью-Мексико. Он был там. И этот человек абсолютно независимый. Он не переносил вообще даже близко никого, да. Он пишет письмо, говорит: «Я готов работать под вашим руководством». Все, что… один титан пишет, а другой тоже бедный, работы не было. А это тут, это там. И…

Интервьюер: 01:03:30 — А вот все-таки про систему. Студийная система в Советском Союзе. Например, на площадке главным всегда были Вы?

Респондент: 01:03:38 — Ну, то есть, я, когда я был режиссер, да? Да, ну, в принципе, да. Да, конечно, да. Да. Ну, так всегда, да. И это все вот так. Теперь, вот Вы очень мило интересуетесь. А как кино в Вашей жизни может отразиться?

[короткий личный разговор о жизни интервьюера]

Респондент: 01:11:28 — У меня ближайший друг, Наум Клейман, который номер один вообще. Вы слышали о нем?

Интервьюер: 01:11:34 — Конечно, да. 

Респондент: 01:11:35 — Наум Клейман. Да, мы учились параллельно, вот вместе с ним. Сейчас он редактирует эту книгу нашу, вот. Я с удовольствием мобилизую его, и… Потому что у него связи вообще абсолютные. В мире даже, не только здесь. Вам трудно, конечно.

Интервьюер: 01:11:57 — Да нет, все в порядке!

Респондент: 01:11:59 — Нет, ну я понимаю. Я все знаю. [смех] Я в это играл во все. Сейчас все-таки много, конечно… как бы кризис культуры и прочее, да, но сейчас все-таки нет такого отчаяния, как мы были зажаты. Если бы я не любил снимать кино, то forget it. Аппаратуры не было, тут было все, у нас [неразборчивый фрагмент, 1 сек], да. Ты никуда не мог, влево-вправо, никуда, потому что тебе надо, чтобы тебя полюбили, дали тебе работать, жить, вот.

Интервьюер: 01:12:37 — А у Вас были моменты, когда Вас «не любили»?

Респондент: 01:12:39 — То есть, когда, это, что ж не любили… Мне надо, чтобы они… моя работа их устраивала.

Интервьюер: 01:12:47 — Ну вот, вашу работу.

Респондент: 01:12:49 — Это, да. Это сплошь и рядом, это у каждого из нас было. Вообще, у нас был, знаете, такой коллектив, поскольку нам платили не так много. Вернее, платили, может, не совсем плохо, но ты снимал очень редко. Ты снимал раз, там, в три года, в четыре года. Потом, когда ты заканчивал съемки, тебе платили еще, по-моему, какое-то количество месяцев, потом затухала зарплата. Сто процентов, потом половину, потом меньше, а потом вообще ничего, да? Тогда мы друг у друга одалживали, и все знали, кто заканчивает картину, мы идем туда. И ко мне, когда я закончил, у меня были две книжки, я свои книжки, и ко мне шли. Я их раздавал. Потом я одалживал, потом мне… Мы только так жили.

01:13:49 Я не знаю, кто так не жил. Может быть, там Донской, Герасимов, Бондарчук – такие, да? Но мы все, я у тех же и одалживал: у Марка Семеновича Донского, и там же Володя Наумов приезжал, кто-то еще, а потом ко мне приезжали. Вот, вот так мы вращались. Потому что даже в месяц… нам платили зарплату два раза в месяц – восьмого и двадцать третьего. У меня была двести рублей зарплата, еще вычеты… И… Ну, деньги другие, все другое. Но туго всегда было, поэтому я хорошо понимаю. [смех] Очень хорошо.

01:14:42 Знаете, у меня прописки… а без прописки вообще нельзя было жить. На работу не принимали, но немыслимо было получить прописку. Вот только такой был, Донской, замечательный режиссер. Он был… его… Он добился, чтобы его считали сумасшедшим, по Достоевскому. Всегда играл такого сумасшедшего. Вот он, в моем случае… он приехал… Был руководитель Моссовета, Промысов такой. Он к нему зашел, подготовил документы на меня, на Пашу Арсэнова, режиссера, и Радика Нахапетова. «О, молодец! О, вот я был в Японии, сейчас тебе расскажу». И начинает говорить. Тому надо куда-то уезжать. «Нее, нет, ты послушай». И он ему говорит, говорит, говорит. «Ну, что тебе надо?» «Ну, что мне надо? У меня три гения. Ты можешь подписать?» «Давай». Ни один человек бы это не сделал, потому что он был сумасшедший. Он вел себя… И я получил так прописку.

Интервьюер: 01:15:49 — Но это какая-то защитная стратегия поведения?

Респондент: 01:15:54 — А иначе никак. Никто не мог так приехать всерьез. «Вы знаете, у нас такое положение… мы не имеем права». Только можно было вот так вот: запугиваться, поймать и не пускать. Как вот сейчас… кто метро занимается? Моссовет. Кто председательствует в Моссовете. 

Интервьюер: 01:16:18 — Собянин?

Респондент: 01:16:19 — Собянин. Вот Собянина держит. «Нет, ты посиди, куда. Ты послушай, что я тебе скажу». «Иди там в метро у тебя, и рассказывай». «Ну что ты. Ну что ты». «Ну вот, давай. Пошел». Вот так. Ну это такая милая история, но в принципе все же так было.

Интервьюер: 01:16:44 — А вот упор на личные связи, он помогал, например, в производстве фильма? Ну, то есть, Вы говорите, мы все друг друга знали, делились чем-то, да? А вот можно было так взять, кому-то позвонить, чтобы кто-то еще кому-то позвонил, и, например…

Респондент: 01:17:02 — Ну, это можно было, ну, кому? Ну, ну, у меня не было таких связей. У меня не было связей. 

01:17:13 Вот я там смешную историю рассказал с сыном Брежнева в интервью. Я в Швеции должен был кино снимать у Бергмана, да? И пригласили нас. Я был с Клепиковым, со сценаристом, и Вася Соловьев, был такой. Какой-то праздник был, где-то в День шведской армии, они там отмечали прием в Стокгольме, да? А еще Вика была. А нет, Вики там не было. И меня знакомит сын Брежнева с его женой. Говорит: «Это у нас отец считает, что самая умная в семье – это жена с сыном». Она мне говорит: «Мой сын влюблен в вашу актрису». И вот так он ему, отцу, позвонил, что меня вызвал министр, в панике, что ему… Коханная картина! Позвонил Брежнев. Он написал, что вообще он ему по поводу больших картин не звонил. Вот какой-то студент какой-то снял какую-то там… Почему скрывать в 70-е годы? Могли бы снять [смех], но это абсурд.

01:18:22 Порой было абсурдно. Да, это все… Нищие мы были, боже мой. Вот так я прошел в жару. У меня не было туфель. У меня зарплаты, степендии не было. Я не работал, потому что так. Мне что-то мама присылала. Что-то именно… подрабатывать – тоже была проблема. Потом нужно было за квартиру… надо было платить. Ну жизнь. А сейчас… сейчас ты можешь подработать, хотя все… Никогда ничто на твоей стороне. Все это бывает.

01:19:04 Я готов помочь абсолютно все, что могу, и даже если что, что-то мне Наум посоветует, что… У него связи. Его все знают. 

Интервьюер: 01:19:15 — Спасибо большое!

Респондент: 01:19:16 — Вот у него такой авторитет грандиозный вообще в мире и здесь, и…

Интервьюер: 01:19:23 — А вы часто бываете во ВГИКе? Вы читаете там лекции?

Респондент: 01:19:28 — Вы знаете, я был один раз, я больше не буду. Нет. Это не имеет ничего общего. Они меня приглашали, ну, им это не … это не инте… Нет, мне это не очень. Я посмотрел раз, да, в порядке исключения, в любом случае. Ну, хорошо, что у ребят там общежитие есть, что… Вот, ну, все ушло в рост.

Интервьюер: 01:20:12 — Вы бы хотели что-то еще снять?

Респондент: 01:20:15 — Да, я хотел, но я понял, что я вообще тут не смогу, потому что нужна организация хорошая очень. Вот, и… У меня, к сожалению… я в Америке работать не мог. Я… Мне просто не дали работать, у меня много проектов было очень серьезных, совсем серьезных.

Интервьюер: 01:20:42 — А вот после фильма «Ищу человека» Вам предлагали какие-то еще фильмы?

Респондент: 01:20:47 — Здесь?

Интервьюер: 01:20:48 — Да, здесь.

Респондент: 01:20:50 — Да, я их… Да, мне звонили. Они хотели, чтобы я здесь работал, чтобы я не уезжал, чтобы работал. Мне все давали, но я уже дышать не мог. Просто, Вы знаете, это еще нервы, это еще лекарств не было. Когда я переехал границу, там сразу… Ну, я успокоился, лекарства замечательные. Потом я помогал оттуда сюда. У меня была ассистентка моя больна. Вообще я все годы… Она мне завещала квартиру, где я живу сейчас. То есть моя… моя ассистентка. У нее мужа репрессировали, и сын у нее умер на улице. Он был сердечник, а решили, что он пьяный. Он упал, и ему никто не помог. Такая тяжелая судьба. Да, я работал с одними и теми же людьми все время. Ну, как родные.

01:22:03 Сейчас все другое. Тут все взято дурное из американизма или там все с Запада. Но глубокую гуманистичность фильмов, да, которую можно увидеть на Западе, я не вижу, хотя тут, наверное, тоже есть ведь что-то. Или документальное кино хорошее здесь.

[молодые люди подошли сфотографироваться с респондентом]

Интервьюер: 01:25:09 — А Вы застали момент, когда кинематограф массово переходил в цветное кино?

Респондент: 01:25:16 — Переходил?

Интервьюер: 01:25:17 — Переходил в цветное кино.

Респондент: 01:25:18 — А, ну, конечно же, да.

Интервьюер: 01:25:19 — Как Вы его воспринимали?

Респондент: 01:25:21 — Нет, ну понимаете что? Он переходил еще при Эйзенштейне, когда он снимал, там несколько частей, там, пляски опричников. То есть, я видел кино, оно уже было… Я цветное видел, замечательное кино. Это был «Каменный цветок», это по Бажову. Это сказка, Медной горы хозяйка. Там замечательный цвет.

01:25:53 А потом были замечательные. В 41-м [ошибка в дате?] я был на первом курсе ВГИКа… в цвете. Урусевский, был такой оператор, грандиозный, грандиозный оператор советский. Сергей Урусевский. Он снимал «Летят журавли», черно-белый. Снимал с Колотозовым «Я – Куба». Он снимал потом «Неотправленное письмо». С Колотозовым, да. А это он снимал с Чухраем, в цвете замечательном. Да.

01:26:27 Я сам в цвете снимал «О любви», и нам достали пленку Kodak, потому что советская пленка была ужасающая. В каком смысле: это было взято у немцев. В 1945 году мы демонтировали фабрику, вывозили все оттуда. В счет покрытия разрушений, которые немцы делали, фашисты, да? И было нормально, а со временем она стала неровной, неровные поливы, и когда нам давали, допустим, пленку, давали 1 к 12, а если Kodak, то это 1 к 4.

01:27:07 А приехал Куросава, японец, великий японец, да. А он ничего не знает, откуда ему знать. Ему дали советские пленки. Ехал он в Сибирь снимать, в тайгу. «Дерсу Узала». Он потом получил Оскара. И он снимал, снимал. Оттуда особенно не наездишься. Снимали там, ну, две недели. Отдали на проявку. Отвечают: «Все брак, все снова». Он после этого был готов… харакири. [смех] Ну он еще такой неуравновешенный был. «Как это можно повторить многое?».

01:27:48 А мы снимали так, значит: снимаешь вот на эту пленку, «как у тебя кадр?», «у меня хорошо, а у тебя как?», «нормально», «ну давай еще один на всякий случай» и снимаешь просто на то, чтобы из двенадцати дублей, может быть, три выживет. А может, не один, а может, два. Вот так и снимали, не зная, что, то есть… И сколько, я помню, когда был Съезд кинематографистов.

Вы не торопитесь?

Интервьюер: 01:28:16 — Нет-нет, я не тороплюсь.

Респондент: 01:28:18 — Фурцева, такая министр культуры была. Очень женственная такая. Такая, член Политбюро. А был Съезд кинематографистов, и она присутствует. Все: «пленка, пленка», потому что ужас. Ну как, ты снимаешь, не знаешь, что ты снял. Потом ждешь, когда проявят. Актер уезжает, ты не можешь уже взять, цвет особенно. Тогда тоже уже на цвет.

01:28:50 Такая идет матушка, да, мать. «Товарищи, дорогие! Ну, войдите в положение. Вот Никита Сергеевич, Немал или Шах Афганистана или кого, подарил ему газик, а он не заводится. [смех] Приехал домой. Не работает. Ну, понимаете». И нам всем стыдно стало. Устыдились. [смех][неразборчивый фрагмент, 3 сек]. Она была человечная, да. Вообще-то, много было курьезов.

Интервьюер: 01:29:35 — Вы же долгое время, получается, были прикреплены к студии имени Горького, которая является студией детского и юношеского кино.

Респондент: 01:29:51 — Да, это Донской делал, кстати, по Горькому.

Интервьюер: 01:29:54 — Вас когда-нибудь критиковали? Ну, не только Вас. Ну, может быть, в принципе, фильмы, которые снимались на этой киностудии за то, что они не совсем детского репертуара.

Респондент: 01:30:04 — Да, да. Конечно, там вообще с тетеньками полуодетыми. Конечно. [смех] Ну да, детское кино – это редкий талант. Это был такой, Роу, сказки снимал. Александр Роу. Фрез такой, снимал хорошие детские фильмы. Илья Фрез, режиссер. Да, вот мой товарищ и друг Паша Арсэнов снимал там «Король–олень», «Гостья из будущего». А в принципе, конечно, там Донской, он снимал, фильмы о Ленине, фильмы взрослые. Да, и Герасимов снимал, там «Тихий дон» тоже. Это было как бы детское объединение и взрослое. Ну, конечно, в принципе, это очень хорошая студия. У меня очень хороший директор очень был. И все там нравилось. Потому что на «Мосфильме» я там натерпелся. А там, как бы, свои люди. У меня были свои сотрудники. И…

Интервьюер: 01:31:06 — За вами были прикреплены какие-то определенные Ваши уже знакомые подчиненные?

Респондент: 01:31:14 — Сотрудники. Ну, мои коллеги, ассистенты. Ассистенты. Я знал, чего от них ждать. Надо знать человека, потому что ты дело делаешь человеческое. Тоже сейчас хороший ВГИК, то есть он оснащен здорово, да, но больших, мудрых, интересных фильмов я не знаю там. Вы видели что-нибудь такого? Он оснащен не хуже, думаю, чем западные студии.

Интервьюер: 01:31:57 — А вот в плане оснащения студия имени Горького лидировала? Например, в конкуренции с «Мосфильмом» или «Ленфильмом» как она была оборудована?

Респондент: 01:32:09 — Такая, конечно, не то, что конкуренция, но она была… Во-первых, у нее было меньше мощности, она делала меньше фильмов. «Мосфильм», она такая зычная, такая, там все, там Запад, все, все. А студия Горького, такая, очень камерная же была. Камерная, с очень хорошим директором. Большой такой был, Бритиков. И он так, когда приезжал, допустим, я должен был со Швецией делать картину.  Значит, мы были там, потом они приехали, и он повел их, он не устраивал показухи. На «Мосфильме» показуха. Салфетками накрывают, носят на коктейль директору студии обеды, обеды, творческий букет. А студия говорит, он взял, одна столовая, работяги, мясо там, которое не разрезать. Я, как сказал [неразборчивый фрагмент, 2 сек] Спросил: «А почему ножи не наточены?» «А вы хотите, чтобы мы руки резали?» [смех]. Ну, а че тогда. Эти шведы, да? То есть, они такого в жизни, конечно, не видели. Дали им эти бифштексы там, в столовке там, да. Они пилили, пилили, зато он вот так. [смех]

Интервьюер: 01:33:36 — У вас, получается, не было какого-то такого деления, что, например, есть более высококлассные специалисты, например режиссеры, сценаристы, операторы, они как-то отдельно, а есть какой-нибудь…

Респондент: 01:33:53 — Были всегда такие. Всегда есть лучшие, всегда, среди равных есть лучшие. Всегда ведь, да? Ну, ты знал, все они были профессионалы. Я работал с одним парнем, да, просто вот так вот. Ну, это не значит, что другие были хуже, но… Ну, просто как-то уже по-человечески, когда дружишь домами и… Ну, как бы так, да? Ну, в принципе, там очень много было. Все были профессиональны очень.

Интервьюер: 01:34:35 — А вот на киностудии имени Горького тогда существовали творческие объединения внутри?

Респондент: 01:34:41 — Да, да, да. В мою пору было два: первое и второе. Одним руководил Донской Марк Семенович, другим – Герасимов. А потом, когда уже случился вот этот, Перестройка, да, то уже мои коллеги были… у них свои объединения были, там, Инна Туманян, Паша Арсэнов. У разных людей были уже и маленькие, да. А ВГИК, понимаете, ну, во-первых, сейчас, во-первых, кино другое, да, я посмотрел, там, я был, там, премию какую-то вручал, вот. Уже такой похил под Запад уже, туман напускаем, дым, и кувыркаются все, да, да. Нет, ничего плохого нет, но меня… просто досадно, что при таком объеме, да, что… Надо бы пару фильмов хороших иметь, да.

01:35:55 Не знаю, ну это вообще трудное дело, это… Там, например, [неразборчивый фрагмент, 1 сек] мы пошли в кино, там какой-то педагог говорит, что я грабил машину, я это там, это, это… Ну, да, приятно очень, конечно, вот. Но… Не знаю, вот как-то… То ли… Ну, все раз на раз не приходится.

01:36:28 Ну, меня всегда волновало содержание. Содержание и эмоциональная сторона, и какие-то тонкости. Вот этого. Меня сестра иногда зовет посмотреть. Я смотрю, она смотрит фильмы современные. Не знаю, мне это не очень.

01:37:00 Я человек просто… Это во мне еще проблема. Я еще не тот зритель, на которого ориентируются. Че на меня ориентироваться-то? Ниче не заработаешь. Вот. Они просто… Да, кино это…

01:37:16 Ну, кстати, знаете, интересно? Американское кино. Там тоже очень много муры. Необычайное количество муры. Но там очень здорово сценарное дело поставлено. Это просто. Настолько, почти смешно. В России всегда в драматургии: завязка, содержание, кульминация и развязка. А там, значит, у них первый акт, второй акт, третьй акт. И поскольку там это большие деньги сценарий, там все-таки сценарий. Это встречается: «Ну как ты? Как ты?». «Да вот, на втором акте застрял». Знаете, там… Все чего-то пишут, потому что, кажется, раз вдруг он не [неразборчивый фрагмент, 1 сек]. Все – чокнутые. Этот город занят написанием сценария.

Интервьюер: 01:38:18 — А вот, простите, что, может быть, перебиваю. Вот, получается, руководитель творческого объединения или там, например, директор всей киностудии, он мог как-то защищать, например, от каких-то цензурных вторжений производства фильма?

Респондент: 01:38:37 — Нет, во-первых, так поставлено, что, допустим, в Госкино там была система редакторов, значит. Каждая студия… У всех студий… У каждой республики имелись студии: и Свердловск там, и еще, и еще… И были ответственные за каждую, допустим: я вот в Риге был, да – редактор Рижской, да. Ну, это до того, как все распалось. А сейчас я даже не знаю, как там организовано. Есть какое-то, конечно… Свято место пусто не бывает, но… Нет, Миша не мог ничего сделать. Если тебе это смех вот все, то это закон. Спускают, и должен повиноваться.

Интервьюер: 01:39:29 — Ну, вот, например, если на киностудии сломалась какая-нибудь аппаратура, и, например, директор студии мог как-то более оперативно обратиться в Госкино, чтобы оно быстрее…

Респондент: 01:39:44 — Нет, студия решала, да, это внутреннее дело. Госкино – это уже идеология, идеология или там какие-то особые вопросы.

Интервьюер: 01:39:55 — Но ведь Госкино, например, утверждало бюджеты.

Респондент: 01:39:59 — Нет, бюджеты, это сначала студия, потом посылали туда, потом они знали, у них было, они прыгали внутри бюджета. На лужайке у них были свои бюджеты, на студию Горького. Допустим, там десять картин с таким-то бюджетом. Это деньги им спускали, да, давали деньги. Они это делали. Если перерасход, то это уже катастрофа. Это уже начинали вычитать деньги. Если ты снял с перерасходом, тебе не давали постановочные, удерживали у тебя твои кровные деньги. Да, потому что это не надо было как-то обращаться там. Тогда же не было со стороны, никого не было, только советская власть. А не было со стороны... Никто не мог дать деньги со стороны, никому бы не позволили. Это внутреннее дело, это ЦК партии, Госкино, это вот тут.

Интервьюер: 01:41:00 — А вот, получается, отдельно за идеологией следило Госкино и отдельно был еще, например, какой-нибудь специальный отдел в ЦК?

Респондент: 01:41:11 — В ЦК, да. Отдел Кино.

Интервьюер: 01:41:13 — В чем отличались их компетенции?

Респондент: 01:41:16 — Это я не знаю.

Интервьюер: 01:41:18 — Это не чувствовалось на практике?

Респондент: 01:41:20 — Я порой знаю, что… эээ, это мне Володя Богомолов рассказывал, с которым я работал над «Зосей», да, он тоже [неразборчивый фрагмент, 2 сек] в отделе культуры, отдел кино ЦК. Там они имели свою силу, они… у них как-то все сообщалось там. Во всяком случае, это был рычаг очень важный. Сказали, а вот ЦК… Да, там… [смех] Вообще, это интересно было. Он все знал, все сплетни. Он никуда не ходил, Богомолов, но все знал. Совершенно все. Да, это было… Все другое было. Это… что-то было лучше, конечно, а что-то было хуже.

Интервьюер: 01:42:18 — Что самое прелестное в работе кинорежиссером?

Респондент: 01:42:24 — Ааа… Что ты создаешь свой мир.

Интервьюер: 01:42:26 — Ну, вот именно, например, в контексте Советского Союза.

Респондент: 01:42:30 — Ну, конечно, в контексте Советского Союза, конечно. Ты создаешь свой мир. Моделируешь свой мир с мельчайшими подробностями, деталями, интерпретируешь, как ты это понимаешь, как ты это чувствуешь. Вот часто ведь просто это мужчина-женщина, парень-девушка. Тут советская власть – очень относительно, то есть. Просто это жизнь, вот, и это самое интересное, что ты строишь свой мир, вот так. Ну, если не то, что он уж такой свой, но как ты его понимаешь, как ты его… что ты любишь, что ты не любишь, даже как ты выбираешь актеров, как ты видишь, такое лицо женское, да? Женщины – самые интересные, потому что они иррациональны, не при Вас будет сказано. [смех] Но я шучу. Посмотрите фильм «Жюль и Джим» Трюффо.

Интервьюер: 01:43:44 — Я смотрела «400 ударов», но до «Жюль и Джим» пока не дошла.

Респондент: 01:43:50 — Замечательный, «400 ударов».

Интервьюер: 01:43:51 — Да, мне очень нравится.

Респондент: 01:43:53 — Ой, это мой просто один из самых любимых фильмов. Да, это, это грандиозно. Все, это музыка, все, изумительно. Причем же он был очень суровый критик. Его потом даже в кадры не пускали, потому что он рушил все. А вдруг он привозит свою картину, да, и получает главную премию.

Интервьюер: 01:44:22 — Вы равнялись при съемке своих фильмов на Трюффо?

Респондент: 01:44:28 — Очень часто, да, интонация. Она во мне сидела, да. А я даже помню, когда я сделал пробы для «Двое», я подложил музыку «400 ударов», чтобы интонация… мне так нравилась. 

1:46:22 Тот парень, Антуан Дуанель, я думаю, нет, нет, нет, нет. Он играл… Очень здорово. Мне очень нравится.

1:46:38 Я тоже написал сценарий, но не смог его поставить, потому что я уезжал, и уже это самое… Это была история о том, как низенький парень полюбил высокую девушку. Я это написал, по-моему, даже, да?

Интервьюер: 1:46:52 — Да.

Респондент: 1:46:54 — [Неразборчивый фрагмент, 2 сек] У меня все было готово.

Интервьюер: 1:47:08 — Можно поинтересоваться, вот когда Вы написали, например, сценарий, потом Вам его одобрили, или, например, внесли правки, Вы исправили правки. А потом начинался уже сам съемочный процесс, да. Какие у Вас были обязанности во время съемочного процесса?

Респондент: 1:47:38 — Снимать. Какие еще… [смех]. 

Интервьюер: 1:47:41 — Ну, то есть, скорее… Вам нужно было подобрать состав, например, оператора.

Респондент: 1:47:49 — А-а, что делает режиссер, да?

Интервьюер: 1:47:50 — Да.

Респондент: 1:47:52 — Во-первых, группу он набирает, выбирает оператора – очень важно, потому что это его глазами, его цветом ты разговариваешь, да. Звукооператор. Они подбираются с ассистентом своим, с кем они работают, да. Потом ассистент по работе, по подбору актеров, это известно, ты подбираешь, да, кто тебя понимает, ты знаешь. Таких две женщины было. У них свои ассистенты, это уже их дело, да. Монтажер – ты подбираешь, очень важно.

Интервьюер: 1:48:32 — А вы участвовали в процессе монтажа, например?

Респондент: 1:48:34 — Конечно. Это самое важное. Это самое важное. Монтаж – это когда рождается все. Ты можешь из этого же материала сделать пять разных картин, если не больше. Конечно. [Речь стала тише] [Неразборчивый фрагмент, 7 сек] Прелестные люди, все уже сошли в могилу. Все, это родные люди.

1:49:45 Так вот, ты их подбираешь, так, вот, потом тебе… ты обговариваешь характер, а они советуют актеров. Фотографии, есть актерский отдел. Потом у меня была… они знали где-то в Перми, вот так Буркова нашли, такой актер, знаете, умер уже, да. Он в «Зосе» появился, в Перми. Он приехал сюда, да. У меня многие начинали: Каморный начинал у меня, Лия Ахеджакова и очень многие… эээ. Ты подбираешь актера, потом репетируешь с ним. Делаешь пробы, да. Смотришь, что, как, как лицо выглядит. Это важно очень, со светом взаимодействовать. И потом начинаешь снимать, репетировать, снимать.

Интервьюер: 1:50:55 — Сколько у Вас, например, занял процесс съемок «Ищу человека»?

Респондент: 1:51:05 — Они тебе дают. У тебя есть норма выработки. Я не помню. Я был в норме, я не отставал. Я не помню, сколько месяцев. Я не знаю, уже не помню, сколько. Но было все… нормально. Ну, бывали проколы, когда менял актера по ходу, когда выяснялось, что… вот так в «О любви» было у меня, когда менял актера… Ну, тоже, без особенностей. Догонял как-то так, чтобы…

Интервьюер: 1:51:48 — А когда Вы, например, снимали не на киностудии Горького, не в Москве, в общем, Вы…

Респондент: 1:51:59 — Экспедиции, конечно. Как табор. Как табор, много, и к тебе приезжали актеры. Когда я снимал «Зосю», мы рядом с границей встали, потому что там играли они в театре, польские. У меня три польских актрисы было. Они уехали… через границу ездили, туда-сюда, чтобы успеть. Всегда что-то не так.

Интервьюер: 1:52:30 — А что не так?

Респондент: 1:52:33 — Я помню, я когда снимал «О любви», то у меня был характер. Вот та сцена с Биби Андерссон, там есть в аэропорту, женщина-любовница. Да, была такая история. Характер, которого потом Валя Гафт заменил. Он был… Нашли его в Баку. Он был очень выразительный, высокий, интересный. И что-то с ним случилось – он за ночь постарел. Стал другой человек… А он сыграл с Биби Андерссон, и он ей очень понравился. А он, поселили его рядом со студией Горького, там такая вшивая гостиница «Турист». С туалетом или без туалета, не помню, там всегда какие-то проблемы были. Он снялся, она ему очень понравилась, она купила там коньяк какой-то дорогой, угостила всех, укатила. Она приехала на день, на один час в Домодедово, потому что она хотела усыновить ребенка и встречалась с министром сферы просвещения Потемкиным. Он сказал, что у нас нет сирот в Советском Союзе, у нас только… Чушь какую-то. Она говорит: «Такой идиот». Он ей и говорит, да, человек образованный: «В Советском Союзе не бывает сирот. Некого усыновлять». И вот она приехала, мы распили, и она укатила. Потом говорит, что: «Зайду-ка я к нему в туалет, в гостиницу». Он лежит там. «Вы знаете, с кем снимались?» «Нет, а что?» «Что это Биби Андерссон? Что это актриса Бергмана». «Какой Бергман?» Я говорю: «Ну, так и так». И когда я ему сказал, что за фильмы вообще и сколько он на них зарабатывает, то есть кого он обнимал, он встал и сел, вот так. [смех] Он сидел совершенно... Вот и все. Ну, что он держал жар птицу. Мне бы тоже понравилось. Но потом стало так, что…

1:56:31 И он уже [воняет, потому что был полукос?]. Потому что… получалось уже возраст упал, не потому что любовь какая-то, да? Я взял Валю Гафта. А ее уже не было. Значит, я использовал со спины, нашли девочку какую-то, одели парик Биби, говорили Вале Гафту: «Не прижимайтесь», – она ему говорит, – «не прижимайтесь». [смех] Снимали, это фейк, но потом я смонтировал, и так никто и не видел. Да, «Вы не прижимайтесь».

1:58:15 Ноо… В общем, монтаж – великая вещь. Ты можешь сделать с монтажом все, что хочешь. Мотажом!

Интервьюер: 1:58:16 — И Вы старались работать именно с теми, кто был вам близок, как в дружеской связи?

Респондент: 1:58:23 — Во-первых, кто был… ну, как бы, считался получше. Понятно, старался работать с лучшими. Тут нет ничего зазорного. С лучшими актерами, да. И, да… Потому что я пострадал, помню, когда я снимал «Двое», потому что были такие стандарты гостовые. Допустим, вот вот звукооператор говорит: «Это хорошо звучит, мне нравится». Вот нет, не примут, а там могли не принять. Пленку часто не принимали, ее пробивали даже. Вполне нормально, но стандарты были, бюрократов было много. Мне пришлось озвучивать одного актера в «Двое». Нормальный, хороший актер был, но он… Есть такие бюрократы, которые рискуют, пытаются сделать, да, максимально хорошо, а есть всякие.

Интервьюер: 1:59:48 — А у Вас были, например, проблемы, когда Вы хотели снимать «Зосю» вне Советского Союза?

Респондент: 1:59:56 — Нет, у меня такая безумная мысль... Как бы я мог это сделать? Я бы выехать не мог. Это же не как сейчас. Паспорт был... хранился за решеткой где-то. Когда я перед отъездом, мне давали паспорт, потом я сдавал обратно. Я не мог сбежать никуда.

2:00:18 Меня приглашали из Америки, да. Когда я… Я, по-моему, даже написал об этом, да. Я получил письмо от человека… Это был 66-й год, фильм вышел [неразборчивый фрагмент, 2 сек] с неслыханным размахом… Все журналы, газеты, эээ. Этот человек, он был из Риги. Мама и папа были евреи и глухонемые. Они уехали в Америку с ним, с маленьким, да. Он там разбогател. Он придумал, когда вот были 70-е годы, у американцев машины были очень широкие такие, большие, да, и натягивали экран, и съезжались автомобили вот такие двуспальные, и он придумал обогреватель. То есть колонки вставляли, машинная колонка, ты арендовал печку, включал в колонку, брал внутрь, в печку, ноябрь, декабрь, с девушкой там, девушка с парнем. Чем они занимаются, смотрят кино или не смотрят кино, это ни чье дело было, да. Вот они там развлекались, и он стал миллионером. И вот он хотел вложить деньги в мой фильм. Пригласил меня и говорит: «Показывайте всем как приглашение». Ну, кого? Я министру показал. Он говорит: «Не увлекайтесь». Ну, кто бы мог меня… В Польшу нельзя было выехать без каких-то решений ЦК, там, а в Америку – куда там ты поехал…

2:02:27 Когда я приехал к нему, то есть пока я добрался до него, он уже в прямом смысле собирал свой чемодан, он уезжал во Флориду. Он ушел на пенсию. Он ждал меня с 66-го года, четыре года и… Восемь лет. Ну, смешно, за восемь лет…

Интервьюер: 2:02:56 — А как в 75-м получилось уехать? В 75-м, когда Вы уезжали, как Вам удалось уехать без паспорта?

Респондент: 2:03:00 — Как получилось? Как я уехал? Я получил разрешение, вызов получил. И… и… подал… Как-то так, официально. Я не убегал.

Интервьюер: 2:03:13 — И Вас отпустили? Ведь у вас были фильмы, которые собирали большой прокат.

Респондент: 2:03:20 — Но я не занимался антисоветской пропагандой на Западе. Как бы мне плохо ни было, а мне было очень плохо порой, потому что я не мог работать, я ни разу не выступал с… в газетах, там была «Русская газета». Я там ничего не говорил никогда, потому что это было ниже моего достоинства. Как я могу говорить что-то против моих друзей? Я никогда ничего не говорил. Хотя деньги предлагали там, но нет.

Интервьюер: 2:04:05 — А на киностудии, когда Вы тогда работали, были какие-нибудь иностранцы? Какие-нибудь кинематографисты, которые приезжали и хотели совместно что-то снимать?

Респондент: 2:04:17 — Нет, нет.

Интервьюер: 2:04:18 — Нет?

Респондент: 2:04:20 — Нет. Был один Югослав, по-моему, которого все жалели.

Интервьюер: 2:04:26 — Почему?

Респондент: 2:04:28 — Ну, как он… он хотел что-то снимать. Нет. По-моему, он так ничего и не снял. Ну, тяжело очень быть вне почвы и… что-то делать.

2:04:50 Мне очень интересно было в Америке. Во-первых, я долго не знал, что я в черном листе. Несколько лет не знал. Я там 49 лет прожил. А потом   узнал, и когда я напечатал вот эту статью, которую Вы читали, мне начали мстить. Кому-то не понравилось чиновнику в department-e, state department, это госдеп, да, как говорят там, и это было очень тяжело. Это было совсем тяжело. Это было вторжением в жизнь, в личную жизнь, основательно, и… просто уничтожение. Это было очень тяжело. Вот. 

2:05:55 По-всякому бывает. Потом пришел Трамп и напечатали, значит, они меня простили. То есть не простили, а дали жить, американцы. Я уже тут был.

2:06:18 Все очень-очень вокруг сложно. Это, много повидал чего, много работ делал разных, разных. У меня ребенок был маленький, да. Жена ушла. Русская, кстати, женщина, вот. И мы с ним вдвоем жили, и я стирал и готовил, гулял, занимался, обучил его русскому языку. Мы два товарища жили. А потом мама с папой приехали, помогали, вот.

2:07:03 Человек очень… Я себя наблюдал со стороны, интересно. Меня спасло то… потому что я делал работы очень тяжелые. Я себе говорил, да: «Вот это я, да?». А я говорю: «Вот это он. Он делает сейчас вот это. Он смотрит на это». Я как будто со стороны. И это то самое, знаете, как Станиславский… 

2:07:31 Система Станиславского. Она очень известна, но мало кто знает, в чем ее смысл. Она очень популярна в Америке, но они не знают, в чем дело. А у нее есть магическое действие. Дело в том, что в Америке нет как такового театра. Там играют… Почему там не может быть театра? Там набирают на одну роль, допустим, «Трамвай “Желание”», да? Там Брандо играл, там… берут из Англии, из Новой Зеландии, любого англоязычного, лучшего в мире. Делают спектакль, и он играется годами. А здесь репертуар. То есть один вечер человек играет Гамлета, потом играет, там, не знаю, Фауста, потом… Все разное, да? А актер такой маленький… Ну, не маленький. Ну, один, ну, допустим, вот… Любой может сыграть Гамлета, да? Ну, какой же ты Гамлет, и поэтому трудно, пыжиться надо. А они говорят, Станиславский, что: «Вот если бы я был Гамлетом, я бы играл так. Вот если бы…».

Интервьюер: 2:09:02 — Вчувствование, верно?

Респондент: 2:09:06 — Да. Вот, поэтому я тоже так: «Вот это он – смотрит, интересно. Это не я. Он смотрит, вот это интересно. Это то, это се».

Интервьюер: 2:09:26 — И Вам так было легче переживать это?

Респондент: 2:09:29 — Да, и я со стороны себя смотрел, и смешные истории были очень. Я влипал в истории очень смешные и смеялся тоже. Ну, жизнь. Потому что мы настолько были в кино воспитанны, что без кино я не должен был даже выжить, а я жил десятилетиями... То есть я в ообщем пытался. Но я знал, что они довольно грубые. Они все не церемонятся, да.

2:10:07 Жизнь. Все было.

2:10:29 А ВГИК… Вот я сейчас занимаюсь ВГИКом, да, и он был такой теплый, такой маленький. И так мы жили кино, просто… А сейчас посмотрел: одинадцать этажей, со всеми залами, со всем… Ну что Вы… Где это?

Интервьюер: 2:11:02 — Может быть, они тоже живут им, просто у них своя среда, в которую мы не вхожи?

Респондент: 2:11:09 — Да. Нет-нет, я не имею права так говорить, и есть то, что у каждого курса есть зал, это здорово, у нас такого не было. Вот, это другое время, другие песни.

Интервьюер: 2:11:25 — А как вам кажется, вот, когда Вы жили, было очень много ограничений, вся эта сложно устроенная система, как вообще кажется? Мне кажется, просто на самом деле кино – это тот вид искусства, который был подконтролен намного больше, чем все остальное. Все эти этапы, бесконечные проверки и так далее. Вот как Вам кажется, это, наоборот, заставляло Вас, как авторов, стараться еще больше и создавать что-то более значимое, чем когда нет какого-то сопротивления, и ты был свободен?

Респондент: 2:12:04 — Да, я думал, как обойти, как схитрить, как защитить замысел.

Интервьюер: 2:12:34 — Мне кажется, что Ваше кино отражает всю ту атмосферу, о которой Вы говорите.

Респондент: 2:12:44 — Ну, конечно, ты привносишь что-то туда. Ну, если опять, если я могу чем-то Вам помочь, я с удовольствием.

Интервьюер: 2:13:06 — Спасибо большое.