Письмо из г. Ленинграда П. Косарева по поводу фильма «Ленинградская симфония»

Фильм-иллюстрация

Рассказать как в городе, осажденном врагом, измученном голодом и холодом, как родилась в нем и зазвучала новая музыка, вдохновленная героизмом ее защитников — какая это благородная и волнующая задача. Но создатели фильма «Ленинградская симфония» не справились с этой задачей, не сумели с достаточной полнотой, и главное, глубиной раскрыть тему, избранную ими для создания киноленты.

Оговоримся с самого начала. Как кажется, что если уж создавать фильм о том, как родилась в тяжелейших условиях, которые были в Ленинграде незабываемой зимой 1941 г., новая симфония, то нужно говорить прежде всего об авторе, о человеке, совершившем столь великий творческий подвиг, о композиторе, вставшем в первые ряды бойцов-защитников города.

Авторы пошли по другому пути. Они хотят показать, как, несмотря на громадные трудности, эта симфония была исполнена, как участвовали в этом деле многие люди, даже не имеющие прямого отношения к ней, как прикладывали они все свои силы к тому, чтобы новая музыка прозвучала, проявляя при этом высокую душевную стойкость. И такой путь возможен, хотя менее действенен. Но все дело-то в том, что мы не увидели ни настоящих трудностей, ни людей, их преодолевающих, вся беда в том, что автор сценария, он же и режиссер фильма З. Огаренко ограничился поверхностным показом события, не вникая глубоко в психологию, в характеры людей, которые его совершили. [лист 34]

Когда смотришь этот фильм, создает впечатление, что все его герои и Поляков, <???>, и Саша Волков, и Орест Добросельский — нам как-то уже знакомы, что мы их уже где-то видели, не в жизни, нет, — в других фильмах.

Ну, чем, в самом деле отличается Крючков-Поляков от Крючкова в «Небесном тихоходе»? А какая разница между комиссаром Орловым и всеми другими батальонными комиссарами? Последний даже для этого фильма показан слишком схематично. Автор чувствует это и устами Саши Полякова пытается нас убедить, что он «<???> Дядька». Дирижеры сравнительно редко встречаются в фильмах, но и Добросельский уже тоже нам знаком — этакий тип рассеянного творческого человека, неприспособленного к делам житейским. Все это <???>, все это там скорее, чем сами характеры, все это живые иллюстрации к истории о том, как была исполнена седьмая симфония Шестаковича в Ленинграде.

Авторы пытаются показать многих людей. Естественно потому, что он стремится к краткости характеристики. Но в таком случае средства обрисовывющие действующих лиц должны быть <???>, яркие, выразительные. В фильме же характеристики героев даны упрощенно и внешне.

Причем чисто иллюстративного изложения событий вместо анализа характерен для всего фильма. Мало того. Авторы иллюстрируют и стихи. Читают ли порадно поэму Тихонова, в которой упоминается о краснофлотце, стоящем на часах — авторы торопятся показать его нам. Передают ли стихи Веры Инбер о ленинградских [лист 35]женщинах — вот они, перед нами эти женщины.

Даже седьмую симфонию пытаются иллюстрировать авторы фильма, и делают это слишком прямолинейное. Нельзя сводить весь пафос жестокой и упорной борьбы, заложенной в музыке Шостаковича к пушечным выстрелам, хотя бы даже их самых крупных калибров Балтийского флота.

<…>

Несмотря на разбросанность места действия, демонстрирование разрушенных зданий, надписей на стенах и других примет времени, авторам фильм не удалось создать облик города-героя, хотя Ленинград дает для этого богатейшие возможности. Дело ведь не только в разрушенных зданиях и остановившихся трамваях, дело во всем атмосфере, царящей в осажденном городе, тревожной, грозной и деловой. Собственно Ленинграда, величавого и прекрасного города, умеющего быть таким суровым, таким готовым к бою, когда этого требуют обстоятельства — такого Ленинграда мы в фильме не увидели. [лист 36]

<…>

Особенно в начале чувствуется, что авторы хотели снять ту ненужную приподнятость, тот ложный пафос, который зачастую обманчив, когда речь идет о делах героических. Пожалуй, более всего это проявилось в сцене встречи супругов Орловых. Как просто и вместе с тем очень душевно разговаривают эти люди, давно не видевшиеся, ежедневно подвергающиеся смертельной опасности. Они привычны к ней и не видят в том, что делают особого героизма, как, впрочем, и все ленинградцы. Они спокойно говорят о самом тяжелом, потому что давно решили для себя драться до конца. И стул, разломанный на дрова, и огурец, обещающий великолепный ужин — это верно и хорошо найденные жизненные детали.

<…>

Но и здесь автором изменило чувство меры. Зачем показывать «дорогу жизни», хотя она и сыграла очень большую роль в обороне города. Ведь мы смотрим на все глазами старого музыканта. Многое мог он вспомнить: и как мучительно доставали воду зимой, и как поднимали ослабших от голода людей, и как очищали город — многое мог себе представить, а вот, [лист 37] «дорогу жизни» не мог — он ее не видел. И поэтому сразу ощущаешь некоторую искусственность вставки документальных кадров.

<…>

Фильм «Ленинградская симфония», правда, отдаленно, но схож с французским фильмом «Если парни всего мира» — и там, и здесь люди разные по характеру, по профессии, по возрасту объединенные во имя одно общей и благородной цели, и там, здесь резкая сцена действий и обилие действующих лиц. Но насколько сильнее фильм «Если парни всего мира», сильнее именно тем, что в нем мы видим живых людей, видим различных характеры и судьбы, запоминаем каждого, кто хоть раз появляется на экране. А наличие характеров, их взаимодействие рождает психологическую углубленность, напряженнейшую динамику и актерские роли фильма. Всего этого не хватает картине «Ленинградская симфония». Оттого если бы поднятая тема была выражена предельной художественной полнотой.

П, Косарев

Ленинград, Фонтанка [лист 38]